ЭлБиб

Народнохозяйственное значение сельской промышленности в первой трети XX века

№ 5 / 2014

Именно кустарным путем осуществлялись переработка

основных объемов продуктов сельского хозяйства и при-

дание им товарного вида. Поддержание общенационального

значения аграрного труда напрямую зависело от прогрес-

са отдельных промысловых отраслей. Не случайно газета

«Правда» — официальный рупор большевиков, летом 1924 г.

вынуждена была признать, что «промыслы служат основной

базой всего народного хозяйства». Вдобавок к этому про-

мысловая сфера, по мнению Председателя Совета Народных

Комиссаров СССР А. И. Рыкова, выступала как «главнейшее

звено смычки города и деревни».

Велико было значение промысловой сферы и как источ-

ника продукции национального экспорта, то есть как одного

из пунктов валютных поступлений в госбюджет и косвен-

ного, но существенного, рычага решения международных

вопросов.

К 1913 г. промысловые изделия составляли 20% от всей

незерновой экспортной номенклатуры. В 1920 г. вывоз про-

мысловой продукции стал меньше довоенного в 1316 раз [5,

с. 13]. Однако с введением НЭПа от месяца к месяцу он начал

возрастать, а с вступлением страны в полосу дипломатиче-

ского признания этот рост приобрел черты геометрической

прогрессии. И это притом, что вывоз промысловой продук-

ции вплоть до начала 1923 г. осуществлялся только в четыре

страны (по ранжиру поставок): Англию, Германию, Латвию

и Эстонию [1, л. 7, 8]. Уже к середине 1920-х годов, в усло-

виях монополии внешней торговли, централизованные по-

ставки за рубеж товаров сельских промыслов достигли 50%

от уровня 1913 г. [5, с. 13].

Поставки промысловой продукции за рубеж находились

в прямой пропорции с ростом (восстановлением) государ-

ственного экспорта в целом. Вместе с тем в структуре экс-

порта, по сравнению с царским временем, происходили раз-

ительные перемены. На фоне относительного увеличения

объемов сырца зерновых и технических культур падала доля

продукции крупной индустрии (прежде всего, потребитель-

ского вида) в пользу изделий и полуфабрикатов промысло-

вой сферы [7, л. 13, 14; 8, л. 9, 110; 3, л. 25]. Уполномоченные

на местах докладывали в Наркомат внешней торговли: «фа-

брично-заводская промышленность совершенно не может

быть использована для цели экспорта, так как предметы вы-

работки ее по качеству и назначению не соответствуют ус-

ловиям поставки на заграничный рынок»; «использованию

подлежат, главным образом, предметы промысловой пере-

работки сельского хозяйства и кустарного производства» [3,

л. 25].

Продукты смолокуренных и дегтярных производств за-

нимали в середине 1920-х годов и позже первое место (око-

ло 28%) среди вывозимых промысловых товаров. Затем (по

внешнеторговому значению) шли кустарное маслоделание,

охотничьи, рыбные, меховые, лесозаготовительные про-

мыслы, пеньковые, бочарные и бондарные производства,

промысловая переработка фруктов и ягод, художественные

промыслы, обработка пуха и пера и др. [5, с. 13].

В 1927/28 г. только пушные (не включая овчинно-мехо-

вые) промыслы давали 15,3% (!) от всего вывоза страны.

И хотя после этого — за 2 года — экспорт ключевого продук-

та страны — «хлеб-зерна» — вырос в 4,4 раза (!), доля про-

мысловой пушнины в совокупном национальном экспорте

по-прежнему была значительна — 8,5%. В целом за первую

пятилетку 11% от всех экспортных статей бюджета пред-

ставляли именно доходы от вывоза промысловой пушнины

[7, л. 10, 13, 14]. Следует заметить, что как минимум 1/3 часть

стоимости совокупного советского экспорта извлекалась ис-

ключительно из промысловой сферы села [1, л. 7-21, 26а; 7,

л. 13, 14, 16, 37].

До середины 1920-х годов существовала парадоксальная

ситуация, при которой учесть или косвенным образом под-

считать «безадресные» объемы производимого в сельской

промышленности оказывалось проще, нежели выявить

действительную численность самих товаропроизводителей.

Это, в определенной мере, было объяснимо несистематич-

ностью крестьянских занятий промыслами. Кто-то работал

сезонно, другие — вообще в неопределенное время, мно-

гие — не каждый год. Нужно принять во внимание и то,

что промыслы, в отличие от любой сельскохозяйственной

деятельности, были солидным денежно-рыночным прира-

ботком. Поэтому-то деревенский мужик, «памятуя красног-

вардейские атаки на капитал» (на местах превращавшиеся в

тотальное подавление даже мельчайших производственно-

торговых инициатив под лозунгом «борьбы с мелкобуржу-

азной стихией»), прозорливо скрывал доходные виды своей

деятельности от вездесущего «ока диктатуры» — налогово-

финансовых органов и отделов внутренних дел исполкомов.

Первое специальное всесоюзное обследование, которое

удалось провести ЦСУ в 1925 г., зафиксировало только по

европейской части РСФСР 1 млн 379 тыс. занятых промыс-

лами «оседло» и 2 млн 311 тыс. человек, «кустарничавших

на отходе». В целом по СССР обнаружились 2 млн 72 тыс.

селян, так или иначе промышлявших по месту жительства.

Еще примерно 3 млн 472 тыс. крестьян, по статистическим

расчетам, бывали в промысловом отходе [5, с. 13]. Это было

внушительно с учетом того, что в 1913 г. в стране с больши-

ми территориями и населением сельские местные и отхожие

промыслы представляли, по различным источникам, от

4,3 до 4,5 млн человек [6, л. 51, 55], то есть примерно на 19%

меньше, чем в 1924/25 г.

В середине 1920-х годов с промыслами были связаны 14%

крестьянских дворов и 6% сельского населения. Речь идет

лишь о товарно-рыночной части промыслов. Крестьяне, по

мере надобности, самостоятельно удовлетворявшие потреб-

ности своих семей и ближайшего окружения в промысловых

изделиях исключительно на безвозмездной основе в виде

услуг, а этим занимались десятки миллионов повсеместно,

разумеется, не учитывались [5, с. 13].

С 1920 г. по 1926/27 г. средний ежегодный прирост про-

мыслово (без «отхода») хозяйствующих селян составлял

29%, а в промысловых хозяйствах с наймом труда такой

прирост был еще больше — примерно в 1,5 раза. Средний

ежегодный прирост лиц, переходящих к занятию отхожим

промыслом, составлял 28%. Из начинающих промысловое

дело селян 77% до того занимались исключительно аграр-

ным трудом; 16% были ранее несамодеятельными, то есть

детьми и ранее самостоятельно ни в чем не участвовали; 7%

представляли возвращающихся на постоянное жительство в

село горожан. Наибольшим всплеском в темпах вхождения

крестьян в промысловое дело характеризовались 1924/25 г.

и 1925/26 г. — около 62% и 53% соответственно от уровня

1920 г. За 1920-е годы численность сельского промыслового

населения в целом выросла в 2,7 раза [2, л. 79; 6, л. 4, 19, 51,

55].

Промыслы проявляли огромное общегосударственное

значение и как емкая хозяйственная ниша, эффективно за-

действовавшая избыточные (в слаботоварном земледелии)

трудовые ресурсы и время, и как сфера удержания растуще-

го потока неквалифицированных мигрантов в город, и как

жизненная школа их трудового воспитания, и как средство

смягчения абсолютной безработицы, опасно угрожавшей

социальными катаклизмами руководству страны.

Почти 90% промысловиков параллельно вели свое соб-

ственное сельское хозяйство [6, л. 25]. При этом у всех про-

мышлявших категорий в так называемых кустарных гнездах

занятие аграрным трудом было значительней, нежели у тер-

риториально разбросанных промысловиков. В связи с на-

личием собственного сельского хозяйства промысловики в

1920-е годы в принципе могли быть охарактеризованы как

крестьяне (то есть как земледельцы, животноводы, птице-

воды «на худой конец»), но только с точки зрения преобла-

дающих за год время-затрат приложения своего труда. Дело

в том, что основные источники их денежных доходов нахо-

дились в плоскости несельскохозяйственных — промысло-

вых — занятий. Об этом красноречиво свидетельствовали

результаты многочисленных бюджетных обследований кре-

стьянских хозяйств, проводившихся в 1920-е годы.

Электронная Научная СельскоХозяйственная Библиотека